| «Чайки» прилетели: какой получилась пьеса Чехова у режиссеров Хабенского и БогомоловаНаталья Ртищева, Forbes, 14.02.2025 Два режиссера, Константин Хабенский и Константин Богомолов, руководители двух столичных театров — МХТ имени Чехова и на Бронной — одновременно поставили «Чайку» Чехова. Театральный обозреватель Наталья Ртищева рассказывает, как они пытаются найти свой ракурс в интерпретации одной из главных пьес в мировой драматургии.
«Чайка» в Театре на Малой Бронной
Пьеса Чехова, несмотря на то что она была написана больше 100 лет назад, в 1895-1896 годах, остается новаторской, и нет режиссера, который бы не хотел рассказать, каким он видит мир людей, не умеющих сделать себя и других счастливыми.
«Чайка» в Театре на Малой Бронной начинается в июле 1986 года, заканчивается в октябре 1988-го. У Чехова в пьесе между третьим и четвертым действием тоже проходит два года. Богомолов, как обычно, с классикой обходится вольно: поверх канонического пишет свой текст, но Чехов, как будто в услужении у интерпретатора, по-прежнему узнаваемый.
Все известные сцены на месте, герои говорят то, что мы знаем наизусть. Аркадина (Елизавета Базыкина) по-прежнему «известная актриса», только уровня повыше успеха в Харькове, скорее Богомолов намекает на Ирину Мирошниченко. В доме сидят «сплошь знаменитости», не меньше Тарковского и Вознесенского. Треплев (Иван Тарасов) не «вышел с третьего курса университета», а его выгнали из ВГИКа.
Духом 1980-х пронизан весь спектакль. Лучший в Москве акушер (доктора Дорна играет Андрей Фомин) читает «Доктора Живаго», Аркадина — «Ров» Вознесенского. Она же дает интервью Эльдару Рязанову в «Кинопанораме» (Андро Симонишвили), отказывается сниматься у Константина Лопушанского в «Письмах мертвого человека», потому что не хочет весь фильм ходить в противогазе, а рассказ Треплева «Мертвые не дышат» рассматривает для экранизации Алексей Герман.
В первой же сцене Треплев ломает представление о сценографии, подобно тому, как это сделал Юрий Любимов в «Трех сестрах». В спектакле 1981 года поднимался задник, открывая вид на Садовое кольцо, живую реальность. В пьесе Треплева «Мировая душа после конца» тоже нет декораций. На веранде стол и скамейка, сзади свалены кучей велосипеды, от маленьких до больших, герои сидят лицом к залу, смотрят на горизонт, а посередине зрители (художник Лариса Ломакина). Весь спектакль Богомолова — продолжение пьесы Треплева, прерванной колкостями Аркадиной и последующим скандалом с сыном.
Треплев крушит авторитеты, подобно закончившемуся в мае 1986 года пятому съезду Союза кинематографистов, когда сбросили с корабля современности киногенералов Льва Кулиджанова и Сергея Бондарчука, а первым секретарем правления Союза кинематографистов СССР был избран Элем Климов.
В список ретроградов, «пережевывающих одно и то же», у авангардиста Треплева попали Ефремов, Товстоногов и даже учитель Богомолова Андрей Гончаров, а от Таганки остался «только вид в профиль». Достается и оттепели. Треплев говорит, что «русскому человеку нужна зима, а в тепле он разлагается». Обвиняет провозгласивших себя наследниками Мандельштама и Маяковского «шестидесятников», которые превратились из бунтарей в «ипполитов», радующихся, что «тепленькая пошла» в виде кооперативов и дач. Объявляет, что вся оттепель не стоит одного колымского рассказа Шаламова.
Упоминание Любимова и многих знаковых персонажей эпохи важно. Спектакль плотно погружен в промежуток между застоем и экономическим кризисом. Окажется важным и приход к власти Горбачева, и Чернобыль, и холодная война с ее ожиданием ядерной катастрофы. У Треплева львы, орлы и куропатки и все жизни угасли в результате ядерной катастрофы — и опустевшие города покрыты ядерным пеплом.
Жизнь думающих людей СССР оказалась похожей на многие жизни, которые, «свершив печальный круг», исчезли, будь то отъезд из страны Юрия Любимова или смерть в 1986 году Анатолия Эфроса. Богомолов максимально включает всех героев в эпоху, создает почти документальную реальность времени, набросав туда хулиганств и звонких провокаций.
«Чайка» в МХТ имени Чехова
Константин Хабенский, наоборот, сделал «Чайку» про молодых. Про то, как «груба жизнь», которая вносит коррективы в мечты, похожие на «нежные, изящные цветы». С самого начала на сцене четверо маленьких детей — две девочки и два мальчика. Маша Шамраева, Костя Треплев, Боря Тригорин и Нина Заречная растут вместе. Играют в жмурки и аплодируют маленькой Нине, когда та забирается на эстраду и выступает, как настоящая артистка. Детьми и заканчивается спектакль, когда они уже пройдут по «этой живописной дороге и заблудятся».
Тригорин (Андрей Максимов) напишет еще несколько вариантов своего бестселлера «Дни и ночи». Ими будут подпирать старые шкафы, как это делает Сорин (Анатолий Кот) в имении, а на могиле писателя, как он и предполагал, напишут: «Мило, но далеко до Толстого». Треплев (Илья Козырев) покончит с собой. Маша, скорее всего, сопьется (Полина Романова), а Нина (Софья Шидловская) будет стараться стать большой актрисой, но, судя по тому, что для поездки в Елец она надевает вызывающее красное белье и чулки с подвязками, дальше мужчин в третьем классе она не поднимется.
Но пока они еще молоды, полны надежд, задыхаются от счастья принадлежать искусству, хотят достичь в нем вершин. Взрослые, понимая хрупкость этих детей, уделяют им повышенное внимание. Дорн (Игорь Верник) после провала пьесы Треплева бежит «наговорить ему побольше приятных слов», а мать (Кристина Бабушкина), при всем ее эгоизме, беспокоится сильнее, чем в других версиях «Чайки», за сына.
И есть почему: в первой же сцене Треплев появляется с наклеенным на лбу пластырем со следами свежей крови и дальше пластырей становится только больше. Лоб фиксирует все его неудачи: он бьет им о шкаф, о землю, пока не разбивает в кровь голову.
В этой «Чайке» все ходят с фонариками, хотя в имении стоят фонари, беспрерывно лает собака и в целом много пугающих звуков. Сорин, бывший следователь, беспрестанно дудит в трубу, Шамраева играет актер с дварфизмом (Вано Миранян), он зловеще смеется и бьет в колокол, распугивая чаек над озером. Стреляет из ружья нетрезвая Маша, создавая переполох в небе и на земле.
В этом Чехове Тригорин с Аркадиной входят на сцену через зал, Нина бегает по партеру, Аркадина может спуститься к зрителям и рыдать им в жилетку, когда управляющий не дает лошадей. Озеро на заднике можно включить и выключить нажатием на переключатель или сделать его утренним или вечерним (художник Николай Симонов).
В этом условном мире, где все во что-то играют — Тригорин в усталость, Аркадина в знаменитость, бегают, дудят, смеются и шумно изображают веселье, настоящим ударом становится второй акт, где слова «груба жизнь» приобретают дикие воплощения, в итоге которых на сцене останутся только маленькие дети и разбитый инсультом Сорин как символы начала и конца.
Очередные Маша, Боря, Нина и Костя запускают в зал «самолетики» под нежную песню Лени Федорова «Конь унес любимого» — главную музыкальную тему спектакля. У них впереди «ясная, теплая, радостная, чистая жизнь». У Сорина инвалидное кресло и все, что хотелось, но не сбылось. Его просто забывают в финале, как Фирса в «Вишневом саде». Груба жизнь.
Еще Дмитрий Крымов в «Костике» — его вариант «Чайки» носил это название — превратил озеро из пьесы в лужу. Вокруг собираются покурить обитатели дачного кооператива и привычно стряхивают в нее в пепел. Не восхищала водная красота и Александра Молочникова в балете «Чайка» Большого театра. У него Тригорин нанизывал мотыля на крючок и просто опускал его в оркестровую яму.
Озеро теряет колдовское очарование даже у студентов: в «Чайке» последнего выпускного курса Юрия Бутусова в ГИТИСе его сузили до лунки. Небольшой писатель Тригорин сидит с удочкой у крошечной дырки в полу на маленькой скамеечке, пишет в маленький блокнотик и, когда из лунки выплывает красивая женщина, не знает, что с нею делать.
В «Чайке» Хабенского неприглядный пейзаж на заднике лишен красоты и очарования. У Богомолова озера вообще нет. Хабенский следует тексту, Богомолов следует себе. Хабенский доверяет, Богомолов ниспровергает. Но отсутствие интереса к «колдовскому озеру» говорит о том, что режиссеров в тексте Чехова интересует что-то большее, чем «пять пудов любви». И это еще больше обостряет драму жизни, где люди причиняют друг другу страдания и каждый выбирается сам, теряя иллюзии.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции
Оригинал статьиСимфония судьбы, Катерина Антонова, Петербургский театральный журнал, 5.07.2025 Виноваты мы…, Ирина Селезнёва-Редер, Петербургский театральный журнал, 31.05.2025 | |
